"В лесном деле любого можно посадить"

Фото: Мария Эйсмонт/PublicPost

Наталья Критнюк (правильно: Коретнюк) более 15 лет возглавляла Подосиновский лесхоз — один из лесхозов области, входивших в состав "Кировлеса" — государственного унитарного предприятия, в организации хищения имущества которого обвиняют Алексея Навального. Ее фамилия, наряду с фамилиями всех ее коллег, занимавших должности директоров лесхозов в 2009 году, фигурирует в обвинительном заключении, а данные ими показания оцениваются следователями как доказывающие вину подсудимых. По мнению следствия, хищения совершались при помощи посреднической компании ВЛК (Вятская лесная компания), учредителем и генеральным директором которой был Петр Офицеров. Компания была создана по совету Навального. Суд над Навальным и Офицеровым начинается в Кирове 17 апреля. Наталья Критнюк, возможно, будет вызвана в качестве свидетеля.

В интервью PublicPost она рассказала о том, что, по ее мнению, на самом деле погубило "Кировлес" и почему фирма Офицерова не могла ухудшить его положение.

— Вы работали в системе "Кировлеса" в 2009 году, когда, как утверждает обвинение, Навальный создал "преступную группу". Его деятельность действительно так пагубно сказалась на предприятии?

В принципе, судьба "Кировлеса" была предрешена изначально из-за выхода нового Лесного кодекса. Государство бездарно провело эту реформу — сейчас это все уже осознают. Леса, которые у нас по закону государственные, были этим новым Лесным кодексом отданы в аренду, а фактически в частные руки, и лесохозяйственные работы, которыми раньше занимались лесхозы, стали обязанностью арендаторов. Все наши лесхозы после этого оказались невостребованы.

— А что, на ваш взгляд, можно было сделать?

Нас тогда собирали, и мы высказывали свои предложения: давайте сделаем питомники областной собственностью и займемся выращиванием посадочного материала, шишкосушилками, семенными плантациями. Мы могли бы преобразовать "Кировлес" в госпредприятие, которое будет охранять леса от пожаров — получить лицензию не было проблемой, тем более что вся техника у нас тогда была — так в Архангельской области сделали. Имея лицензию, мы бы заключали договоры с арендаторами. Еще мы могли бы заниматься оказанием услуг: например, сдавать в аренду технику, которой у арендаторов не было. Зачем арендатору покупать тот же плуг, который стоит полмиллиона, или трактор, когда можно заключить договор с "Кировлесом" и за относительно небольшие деньги получить его в аренду? Но на наши предложения начальники не пошли. "Кировлес" стал не нужен. Мы оказались без предмета труда — лес-то у нас забрали. И тогда появилась идея лесхозам тоже в аренду сдать лес — пусть это будет госпредприятие, но у него будет в аренде лес, и на это лесхоз сможет дальше жить и выполнять свои функции. Но — уж не знаю, чем они там думали — арендная плата для нас оказалась в 2-3 раза выше, чем для арендаторов. Если у арендаторов куб леса на корню стоил условный рубль, то у лесхозов — три рубля.

Тогда многие директора лесхозов, и я в том числе, говорили: мы не потянем такую арендную плату, у нас государственное предприятие, мы же платим все налоги. Плюс мы содержали большой аппарат в области — все лесхозы перечисляли на содержание аппарата 8 процентов от суммы реализации плюс налог на прибыль. Деньги были значительные.

В итоге какие-то лесхозы жили и работали — хоть особо без прибыли, но как-то тянули. А у кого лес был похуже, сразу стали загибаться. Следующим шагом на пути к развалу "Кировлеса" стала реорганизация лесхозов из юрлиц в филиалы — у нас убрали расчетные счета, мы больше не могли распоряжаться денежными средствами. Все финансы были централизованы, и обанкротившиеся лесхозы существовали во многом за счет успешных. К тому времени, как фирму Офицерова создали, итог был уже и так понятен: нам ("Кировлесу") недолго осталось жить.

— Вы с Навальным встречались?

Видела только один раз в правительстве области на совете директоров лесхозов. Нас собирал заместитель губернатора области (Сергей Щерчков, курировавший работу департамента лесного хозяйства Кировской области — прим. ред.). Тогда уже все поняли, что провалилась эта аренда, долгов накопилось, половина лесхозов были фактически банкроты. Все это выплыло наружу и надо было что-то делать. Вот нас по этому поводу собирали.

— И что вы тогда решили делать?

Да ничего не решили. Поговорили и разошлись. Как обычно.

— Какое впечатление на вас произвел Навальный?

На меня очень хорошее впечатление произвел. Умный, интеллектуал. Приятно общаться.

— Он что-то предлагал?

Нет. Он больше вопросы задавал. А так — просто сидел в стороне, слушал, и все. И с тех пор он ни на одном совещании у нас не был, мы его не видели и не знаем. Офицерова видели, Вотинова (советник губернатора Никиты Белых Андрей Вотинов был в мае прошлого года приговорен к трем годам лишения свободы за мошенничество в особо крупном размере — по версии следствия, он вымогал взятку с директора "Кировлеса" Вячеслава Опалева за то, что оставит того в должности) видели не один раз, а Навального с тех пор ни разу не видели.

— Идея создания ВЛК была высказана на этом совещании?

Нет, это было позже, уже без Навального. Было общее совещание, на котором нам было сказано: вот такой теперь порядок работы — отгружать лес через ВЛК. На этом совещании присутствовали представители департамента, администрации области. А мы же подчиненные, мы же филиалы, а не юрлица, нас не спрашивали.

— А если б спросили, как бы вы лично отреагировали на такую инициативу?

Лично я была против. Честно скажу, я не поняла смысла этой ВЛК, потому что у нас проблем с реализацией продукции не было. Она у нас прекрасно реализовывалась и без всякой ВЛК. Может, у других лесхозов были проблемы со сбытом, у нас таких проблем не было. А ту продукцию, со сбытом которой у нас были проблемы, эта фирма и так не брала. И они нам еще должны остались. Самое смешное, что все функции этой компании исполнял наш отдел сбыта, который жил за счет процентов, которые мы отчисляли на содержание аппарата. Но вообще ВЛК ничего особо не усугубили, но и исправить ничего не исправили.

— В обвинительном заключении, которое Алексей Навальный выложил в интернет, показания всех директоров лесхозов, в том числе и ваши, представлены в качестве подтверждения вины подсудимых. Вы думаете, в деле есть состав именно уголовного преступления?

Я могу сказать свое частное мнение: это, конечно, политическое дело. Я не понимаю, почему это так раздули, она (ВЛК) была настолько мелкая и работала такой короткий период, что мы ее особо и не заметили. У нас же много было всяких таких реформ, компаний и прочее. Какая разница, через кого мы грузили лес? Вот мы на "Волгу" (Нижегородский целлюлозно-бумажный комбинат, ОАО "Волга") грузим, а она напрямую никогда договоры не заключает, там такие же посредники. Коряжма (Котласский ЦБК) тоже напрямую не заключает, тоже через компании работаем, и процент примерно такой же. Вообще-то таких ВЛК было в свое время в Кирове как грибов. Появится умный мужик, заключит соглашение с крупными потребителями, которым выгоднее получать большие объемы — и заключает договора с 10-15 поставщиками, а сам живет на комиссию. Мы со многими такими компаниями работали. И чего привязались к этой ВЛК?

— Вы же общаетесь с другими директорами лесхозов. Какое у них мнение по "делу Кировлеса"?

Собирались с директорами — посмеялись и разошлись. Все понимают, что это политический заказ, по крайней мере те, с кем я общалась.

— А насколько вообще легко попасть под уголовное преследование, занимаясь сегодня лесом в России?

Я твердо знаю, что можно сфальсифицировать все, что угодно. Вот у меня есть приятель — очень порядочный человек, директор Кирово-Чепецкого лесхоза Миша Северюхин. Его посадили вообще ни за что — я хорошо знаю это дело. Ему дали семь лет восемь месяцев строгого режима, причем под стражу взяли до суда, хотя у него четверо детей и один из них грудной. О деле писали в "Лесной газете", все лесники области выступили в его защиту — и все оказалось бесполезно.

Проблемы могут устроить любому. Я это знаю и по Мише, и по себе. У меня у самой было столько заказных проверок. В лесном деле любого можно посадить. Вообще любого. У нас налоги такие, что ни один лесозаготовитель и лесопользователь бы не выжил в принципе, если б соблюдал все законы. Причем все нарушают, а прижать можно того, на кого покажут.

— Если так просто получить уголовное дело и так сложно выполнить все требования, то зачем люди идут заниматься лесом? Это настолько выгодно?

Смотря кому. Сейчас сформировался класс рантье — это те арендаторы, которые изначально взяли в аренду лес и сдают его в субаренду кому-то еще. На разнице они получают 200-300 процентов прибыли. Они не занимаются ни заготовками, ни лесопилением и ничего не вкладывают, а только получают деньги. Те, кто получил лес в самом начале, когда только кодекс вышел, уже обеспечили и детей, и внуков. Остальные просто вынуждены этим заниматься. В наших районах, где рискованное земледелие и сельское хозяйство невыгодно, — чем еще заниматься? Кстати, местное население, особенно сельское, оставили без лесных ресурсов для личных нужд: теперь весь лес, примыкающий к населенным пунктам, в аренде, и добыть древесину на неотложные нужды — баньку сколотить или гроб, или просто на дрова — для многих проблема.

— Вы уволились три года назад. Что послужило причиной?

Последней каплей для меня была история с Мишей. А вообще состояние нашего лесного хозяйства очень удручает. Когда поездишь по миру, посмотришь, как у них все делается, то совсем плохо становится. Где бы мы ни были — в Финляндии, в Канаде — все говорят: "Мы раньше с вас (Советского Союза) брали пример — изучали ваше лесное законодательство, научную базу". А теперь все уничтожено. Куча специалистов высочайшего уровня выкинули на улицу, вот что жалко. Если раньше директором лесхоза можно было стать только с высшим лесохозяйственным образованием и только после того, как ты пять лет отработал, то теперь у нас водители лесовоза с образованием водителей лесовозов — арендаторы. Зачем тогда учиться в институтах? И как нам теперь все это восстанавливать?